November 9th, 2012
| Арсений Тарковский. Поэт масштаба ничуть не ниже цветаевского… Женщины его обожали. Высокий, статный красавец с удлиненным благородным лицом, блестяще образованный и безмерно талантливый, поэт Арсений Тарковский умел восхищаться гармонией и красотой мироздания. Видеть в Природе не хаос, ставящий перед человеком вечные вопросы бытия, а стройную архитектуру небесного и земного в их величавом единстве. Именно такое видение составляло пафос его поэзии. Человеческие судьбы зачастую странны и непредсказуемы… Осенью 1940 года неожиданно пересеклись жизненные и творческие судьбы Тарковского и Цветаевой, да еще в такие переломные и знаковые времена! На фото: Арсений Тарковский в 30-е годы |
Тарковский боготворил Цветаеву. Марине, волею судьбы оказавшейся совершенно одинокой и даже, как считали некоторые, опасной для общения, так нужна была поддержка. Еще бы, муж и дочь арестованы как враги народа. Сама она вместе с сыном-подростком мыкается в поисках заработка и хоть какого-нибудь жилья. Тарковский искренне ее жалеет. Даже тогдашняя жена Тарковского Тоня хоть и ревнует, но не препятствует встречам мужа с отвергнутой многими «белогвардейкой». Не только по доброте своей, но и опасаясь наговоров и колдовских чар, которыми Цветаева, по ее мнению, обладает. Цветаева же, в свою очередь, уверяет Тарковского, что видела ночью лицо Тони, прильнувшее к ее окну в комнате на седьмом этаже. Тарковский пытается вернуть ее к реальности: «Марина Ивановна, подумайте, что вы говорите!» Нет-нет, она уверена - Тоня за нею следит... В другой раз Цветаева звонит Тарковскому в два часа ночи и сообщает, что у нее оказался его платок. Какой платок? Зачем по этому поводу звонить в два часа ночи? Нет, она должна немедленно его вернуть. Это его платок... Настаивает так, будто решается вопрос жизни и смерти... На самом же деле использует любую возможность бежать от пронзительного одиночества... Хотя другие ее поступки и слова полны здравого смысла и пронизаны настоящим трагизмом.
Почему Москва ее не вмещает? Почему вышвыривает? Ведь их род Цветаевых буквально задарил Москву. Чего стоит один Музей изящных искусств (ныне Музей им. Пушкина), построенный ее отцом, Иваном Владимировичем Цветаевым? Три огромные цветаевские библиотеки подарены Румянцевскому музею (будущей Ленинке). А сколько стихов, подлинных поэтических шедевров, посвящены Москве!
Письма-жалобы, письма-просьбы. Их рассылает Цветаева по разным адресам: Сталину, Берии, Фадееву... Ни до кого не достучаться. Заработка от переводов едва хватает, чтобы прокормиться.
Хроническое одиночество рассеивается, как только появляется Тарковский. Он нежен, внимателен и, в отличие от Мура, позволяет себя любить. И снова всплеск забытых чувств... Романтические встречи... И стихи, которые читает ей молодой Тарковский. Они звонили друг другу, гуляли по любимым местам Цветаевой - Волхонке, Арбату, Трехпрудному... Был ли у них роман? Был, но многие называют его странным... Сам Арсений Александрович отрицал близкие отношения. Но у него целый цикл стихотворений, посвящённых Марине, в которых излиты чувство колоссальной и непреходящей вины автора перед ушедшим из жизни его другом-кумиром. |
В 1940 году Арсений Тарковский, вспоминая всех своих безвременно ушедших родных и близких, написал проникновенное стихотворение, которое прочитал Марине:
| Стол накрыт на шестерых - Розы да хрусталь... А среди гостей моих - Горе да печаль. И со мною мой отец, Как двенадцать лет назад, | И вино поет из тьмы, И звенит стекло: "Как тебя любили мы, Сколько лет прошло." Улыбнется мне отец, "Каблучки мои в пыли, |
...Вскоре Цветаевой становится ясно, что Арсений Александрович избегает встреч с нею. Весной 1941 года он даже не поздоровался с ней на книжном базаре в Клубе писателей. Он мужчина, он поэт, предпочитающий любить - гораздо больше, чем принимать любовь. Да и просто - и физически, и эмоционально - Тарковский не мог уделять Марине Ивановне больше времени, чем уделял: у него своя семья, жена, приемная дочь...
6 марта 1941-го года, в один из самых тяжёлых периодов своей жизни, Цветаева нашла в себе силы ответить на стихотворения Арсения не менее проникновенным криком души:
| Всё повторяю первый стих И всё переправляю слово: - "Я стол накрыл на шестерых"... Ты одного забыл - седьмого. Невесело вам вшестером. Невесело твоим гостям, Невесело и несветло. Как мог, как смел ты не понять, | Ты стол накрыл на шестерых, Но шестерыми мир не вымер. Чем пугалом среди живых - Быть призраком хочу - с твоими, (Своими)... Раз!- опрокинула стакан! И - гроба нет! Разлуки - нет!
|
Сколько боли выплеснула М.Цветаева в этих строчках! Можно только догадываться, что у неё творилось на душе. Это был крик...
О том, что существуют стихи, посвященные ему, Арсений Тарковский тогда не знал.
Началась война. Однажды Цветаева и Тарковский случайно встретились на Арбатской площади и попали под бомбежку. Спрятались в бомбоубежище. Марина Ивановна была в панике - раскачиваясь, повторяла одну и ту же фразу: "А он (фашист) все идет и идет...".
Потом она уехала в эвакуацию в Елабугу. О ее смерти Тарковский узнал почти сразу еще в Москве в первых числах сентября до того, как уехал на фронт. О смерти, но не о стихах...
Последние стихи Цветаевой... Кроме прошений, заявлений и записок с просьбами к знакомым и не очень людям она больше уже потом ничего не писала.
...Никто: не брат, не сын, не муж,
Не друг - и всё же укоряю:
- Ты, стол накрывший на шесть - душ,
Меня не посадивший - с краю.
Чего больше в этих строках? Задетого самолюбия? Непомерной цветаевской гордости? Или обиды на того, кто посмел забыть, что существует Она, его Психея - бессмертная ее душа. Сколько подобных посвящений - на радость ли, на печаль - Цветаевой уже написано! Многие адресаты давно забыты, а стихи живут! Казалось бы, и это стихотворение из того же ряда. Ничего подобного! Стихотворение, о котором идет речь, стоит особняком в цветаевском творчестве. Не потому, что - лучшее. А потому, что - ПОСЛЕДНЕЕ.
С января 1942 года и по декабрь 1943 Тарковский работал военным корреспондентом газеты 16-й армии «Боевая тревога», через день ходил на передовую, участвовал в военных действиях, был награждён орденом Красной Звезды. Он был тяжело ранен на фронте, чудом остался жив, но ему ампутировали ногу. Тарковский мог погибнуть после войны при очередной волне репрессий, но в 1946 году была уничтожена лишь первая книжка его стихотворений. Поэт держал в руках сверстку, книгу почти успели отпечатать, и вдруг… Жданов разгромил Зощенко и Ахматову, и книжку Тарковского как безыдейную отправили под нож. Тяжелая травма для поэта, к сорока годам решившего наконец предстать перед читателями. Настолько тяжелая, что он долгие годы и слышать не хотел о возможности публиковать свои стихотворения. До 1962 года он писал в стол. Писал и о Цветаевой:
"Зову - не отзывается, крепко спит Марина, "Марина стирает белье. "Как я боюсь тебя забыть На фото: Цветаева, |
Владимир Фараджиев рассказывает:
…Вспоминается зима 1987 года. На телевидении запущен в производство документальный фильм «Гибель Марины Цветаевой». Как автор сценария, я вижу свою задачу в попытке докопаться до первопричины добровольного ухода Цветаевой из жизни. Для этого мы с режиссером решили обратиться к живым свидетелям жизненной драмы великого Поэта. В частности, к Арсению Тарковскому, чьи отношения с Цветаевой уже на излете ее земного существования принято считать последним романтическим «всплеском» Марины.
Видите, в каком он состоянии, - провожая нас, горько сожалела жена Татьяна Алексеевна. - Вообще-то он оптимист, легкий, подвижный человек... Когда я впервые увидела его на костылях, он показался мне птицей со сломанным крылом... - Вспомнив, усмехнулась: -А когда звал замуж, спросил, не хочу ли я стать его второй ногой...
Добрая душа, она пыталась хоть как-то сгладить наше огорчение от несостоявшейся съемки.
Почему Арсений Александрович не смог ничего сказать о Цветаевой? Возможно, отчасти и потому, что прочитал последнее стихотворение Марины лишь в 1982-м году, после публикации в журнале «Огонёк», когда ему было уже 75 лет.
Очевидцы, видевшие его в этот день, единодушны в оценке тогдашнего душевного состояния поэта, характеризуя его одним словом: катарсис.
"Я слышу, я не сплю, зовешь меня, Марина..."
Первая встреча
Последние годы жизни Марины Цветаевой хорошо изучены, но точной даты встречи ее с Арсением Тарковским нет нигде. Известно, что поводом для знакомства послужили стихи - переводы Арсения Тарковского туркменского поэта Кемине. Полное название книжки "Кемине. Собрание песен и стихов в переводе Арсения Тарковского с добавлением избранных народных рассказов о жизни прославленного поэта". Под общей редакцией Петра Скосырева. Москва, Государственное издательство "Художественная литература", 1940 год. Сборник был подписан в печать 12 сентября 1940 года, и, возможно, через месяц он вышел в свет.
Известен черновик письма Марины Ивановны к Арсению Тарковскому, записанный в октябрьской тетради Цветаевой за 1940 год и переписанный для кого-то Ариадной Эфрон.
"Милый тов. Т. (...)
Ваш перевод - прелесть. Что вы можете - сами? Потому что за другого вы можете - все. Найдите (полюбите) - слова у вас будут.
Скоро я вас позову в гости - вечерком - послушать стихи (мои), из будущей книги. Поэтому - дайте мне ваш адрес, чтобы приглашение не блуждало - или не лежало - как это письмо.
Я бы очень просила вас этого моего письмеца никому не показывать, я - человек уединенный, и я пишу - вам - зачем вам другие? (руки и глаза) и никому не говорить, что вот, на днях, усл (ышите) мои стихи - скоро у меня будет открытый вечер, тогда все придут. А сейчас - я вас зову по-дружески.
Всякая рукопись - беззащитна. Я вся - рукопись.
М (арина) Ц(ветаева)"
Это позднее письмо "поздней" Цветаевой - совсем молодое по духу.
Перевод Арсения Тарковского попал к Марине Цветаевой, скорее всего, через его близкую знакомую, переводчицу Нину Герасимовну Бернер-Яковлеву. В молодости она посещала литературно-художественный кружок на Большой Димитровке, хозяином которого был Брюсов. Там она впервые увидела Марину и Асю Цветаевых в сопровождении Максимилиана Волошина.
Если судить по письму, адресовано оно человеку уже знакомому, к которому возникла симпатия. Цветаева и Тарковский могли встретиться и на каком-нибудь литературном вечере, и в секции переводчиков... Но Бернер-Яковлева утверждает, что Цветаева и Тарковский познакомились именно у нее. Достоверно известно об их встрече в доме у Нины Герасимовны в Телеграфном переулке. Эту комнату в "коммуналке" вспоминает Мария Белкина: "...зеленые стены, где стояла старинная мебель красного дерева и на полках французские книги в кожаных переплетах". А у Марины Арсеньевны Тарковской, дочери поэта, в ее недавно вышедшей книге "Осколки зеркала" так: "туда я несколько раз приходила с мамой - мама дружила с Ниной Герасимовной. Комната была выкрашена в "старинный" зеленый цвет - это в эпоху дешевых обоев и дорогого "серебряного" наката. Помню, что там была мебель красного дерева - бюро, диван и горка, заставленная старинным стеклом. И цвет стен, и мебель очень шли хозяйке - статной рыжеволосой красавице, которая и в зрелые годы была очень хороша".
Сама Нина Герасимовна вспоминала: "Они познакомились у меня в доме. Мне хорошо запомнился этот день. Я зачем-то вышла из комнаты. Когда я вернулась, они сидели рядом на диване. По их взволнованным лицам я поняла: так было у Дункан с Есениным. Встретились, взметнулись, метнулись. Поэт к поэту..."
Поэт к поэту... Это очень важно. Когда Арсений Тарковский приехал в 1925 году в Москву учиться, Марина Цветаева уже три года жила в Чехии. Но ее стихи были хорошо известны людям, интересующимся поэзией. Книжки ее можно было найти у букинистов, прочесть или выменять у друзей. Молодой Арсений Тарковский очень уважал Цветаеву как мастера, мэтра, старшего коллегу. Марина Арсеньевна пишет, что ей, родившейся в 1934-м, Арсений Александрович дал имя в честь поэта Цветаевой.
Когда они встретились, Марина Ивановна только что вернулась из Франции. Арсений Тарковский в то лето 1939 года вместе со своей второй женой Антониной Александровной и ее дочерью Еленой жил в Чечено-Ингушетии, где переводил местных поэтов.
За плечами у него ранняя горькая любовь к Марии Густавовне Фальц, позже - счастливая женитьба на Марии Ивановне Вишняковой, рождение в семье двоих детей - Андрея и Марины, потом уход из семьи к Антонине Александровне Трениной по страстной любви... Он пишет прекрасные собственные стихи, но до выхода первой его книги еще годы, поэтому на жизнь приходится зарабатывать переводами. Тарковский не просто поэт - поэт истинный. Он не мог не почетать стихи Марины Цветаевой, не мог и в жизни пройти мимо нее.
Да, о Цветаевой 40-х годов написано немало. Было трудно, тяжело, невыносимо... - все эти слова уместны. Но для поэта всегда - поверх всех бед и несчастий - все-таки страшнее всего "сердца пустота".
"Незваная, седьмая..."
1940-й год. Встреча с Арсением Тарковским. Они звонили друг другу, встречались, гуляли по любимым местам Цветаевой - Волхонке, Арбату, Трехпрудному... Однажды встретились в очереди в гослитовской кассе. Те, кто видел их вместе, замечали, как менялась Цветаева в обществе Тарковского. Марина Арсеньевна пишет: "Отношение папы к Цветаевой не меняется. Он, уже возмужавший поэт, все тот же почтительный ученик, она для него - старший друг и Мастер. К стихотворению "Сверчок" (1940 год) в папиной тетради есть приписка: "Заповедную" во второй строке - эпитет придуман Мариной Цветаевой, вместо моего, который ей не понравился" (я разыскала папин эпитет - "похоронную")".
Однажды, в присутствии Марины Ивановны, Арсений Тарковский прочел свое стихотворение, обращенное к дорогим ушедшим людям - отцу, брату, любимой женщине Марии Густавовне Фальц (стихи написаны за несколько дней до годовщины ее смерти).
Стол накрыт на шестерых,
Розы да хрусталь,
А среди гостей моих
Горе да печаль.
И со мною мой отец,
И со мною брат.
Час проходит. Наконец
У дверей стучат.
Как двенадцать лет назад,
Холодна рука
И немодные шумят
Синие шелка.
И вино звенит из тьмы,
И поет стекло:
"Как тебя любили мы,
Сколько лет прошло!"
Улыбнется мне отец,
Брат нальет вина,
Даст мне руку без колец,
Скажет мне она:
Каблучки мои в пыли,
Выцвела коса,
Цветаева обычно легко запоминала чужие стихи, с первого же чтения. Но в своем ответном стихотворении она отказывается от балладного стиля Арсения Тарковского, от хорея, и пишет ямбом, что придает стихам особую силу и драматизм. Сидящих за столом Цветаева называет по-своему: у Тарковского - отец, брат, Она и фольклорные "горе да печаль"; у Цветаевой: "Два брата, третий - ты сам с женой, отец и мать". Марина Ивановна не поняла - или не захотела понять, - что на ужин к Тарковскому приходит его умершая возлюбленная. Может быть, зная это, она не написала бы ему эти ответные стихи, которые звучат не только как укор, но и как надежда на поворот к лучшему в их отношениях. Пока же ее на ужин не позвали.
Все повторяю первый стих
И все переправляю слово:
"Я стол накрыл на шестерых"...
Ты одного забыл - седьмого.
Невесело вам вшестером.
На лицах - дождевые струи...
Как мог ты за таким столом
Седьмого позабыть - седьмую...
Невесело твоим гостям,
Бездействует графин хрустальный.
Печально - им, печален - сам,
Непозванная - всех печальней.
Невесело и несветло.
Ах! не едите и не пьете.
Как мог ты позабыть число?
Как мог ты ошибиться в счете?
Как мог, как смел ты не понять,
Что шестеро (два брата, третий -
Ты сам - с женой, отец и мать)
Есть семеро - раз я на свете!
Ты стол накрыл на шестерых,
Но шестерыми мир не вымер.
Чем пугалом среди живых -
Быть призраком хочу - с твоими,
(Своими)...
Робкая как вор,
О - ни души не задевая! -
За непоставленный прибор
Сажусь незваная, седьмая.
Раз! - опрокинула стакан!
И все, что жаждало пролиться, -
Вся соль из глаз, вся кровь из ран -
Со скатерти - на половицы.
И - гроба нет! Разлуки - нет!
Стол расколдован, дом разбужен.
Как смерть - на свадебный обед,
Я - жизнь, пришедшая на ужин.
Никто: не брат, не сын, не муж,
Не друг - и все же укоряю:
Ты, стол накрывший на шесть - душ,
Меня не посадивший - с краю.
Точное и очень страшное предчувствие своей судьбы.
Вскоре становится ясно, что Арсений Александрович избегает встреч с нею. Весной 1941 года он даже не поздоровался с ней на книжном базаре в Клубе писателей. Он мужчина, он поэт, предпочитающий любить - гораздо больше, чем принимать любовь. В этом отношении их полюса совпадали с Анной Ахматовой. Да и просто - и физически, и эмоционально - он не мог уделять Марине Ивановне больше времени, чем уделял. У него молодая жена и приемная дочь, бывшая жена и двое своих маленьких детей, старенькая мама... Ушедшие любимые люди. Тем не менее ему тоже жаль терять дружбу с Цветаевой:
Все, все связалось, даже воздух самый
Вокруг тебя - до самых звезд твоих -
И поясок, и каждый твой упрямый
Упругий шаг и угловатый стих.
Ты, не отпущенная на поруки,
Вольна гореть и расточать вольна,
Подумай только: не было разлуки,
Смыкаются, как воды, времена.
На радость руку! На печаль, на годы,
Но только бы ты не ушла опять.
Тебе подвластны гибельные воды,
Не надо снова их разъединять.
(Первая редакция стихотворения).
И снова - удивительное горькое предчувствие.
Под стихами дата - "16 марта 1941 года". О том, что существуют стихи, посвященные ему, возможно, последние в жизни Цветаевой, Арсений Тарковский тогда не знал.
Началась война. Однажды Цветаева и Тарковский случайно встретились на Арбатской площади и попали под бомбежку. Спрятались в бомбоубежище. Марина Ивановна была в панике - раскачиваясь, повторяла одну и ту же фразу: "А он (фашист - Н.С.) все идет и идет...".
Потом - эвакуация. Возможно, судьба Цветаевой сложилась бы иначе, если бы Тарковский уехал в Чистополь в одно время с ней. Но он сначала проводил туда жену и приемную дочь, а сам смог выехать только 16 октября.
О смерти Марины Ивановны узнал еще в Москве.
"Зову - не отзывается, крепко спит Марина,
Елабуга, Елабуга, кладбищенская глина..."
"Марина стирает белье.
В гордыне шипучую пену
Рабочие руки ее
Швыряют на голую стену..."
"Как я боюсь тебя забыть
И променять в одно мгновенье
Прямую фосфорную нить
На удвоенье, утроенье
Рифм - и в твоем стихотворенье
Тебя опять похоронить".
"Между Анной и Мариной"
(строки Юнны Мориц)
У раннего Арсения Тарковского я еще слышу цветаевские интонации. Да и позже - тоже.
"Плыл вниз от Юрьевца по Волге звон пасхальный,
И в легком облаке был виден город дальний..."
"Я взошла бы на горы, да круты откосы,
Людей бы винила, да не знаю виновника,
Расплела бы я, дура, седые косы..."
"Дровяние, погонные возвожу алтари.
Кама, Кама, река моя, полыньи свои отвори..."
Он поэт, он молод, его раздирают страсти, он многое переживает трагически... И Цветаеву он любит - раннюю, до года, а после - утверждает - она как поэт кончилась... Взрослея, он уходит от молодости своей и от молодой Цветаевой, от поэтики ее все дальше и дальше. Однажды, как вспоминает писательница Елена Криштоф, он спросил вслух: "Кто бы мне объяснил, почему, чем дальше, тем больше ухожу я от поэзии Цветаевой?.." И сам себе ответил: "Перескажу объяснение одной молодой женщины. Двадцатилетней. Она мне сказала: у тебя на Цветаеву уже сил недостает... Возможно, она права. По крайней мере - в моем случае...". Цветаева для него тоже (как и Анна Ахматова - Н.С.) была Поэт с большой буквы и даже больше. Но все воспоминания о ней, все ее клубящиеся, неспокойные или лучше - лишающие покоя строки, все свои долги перед ней - все это, вместе взятое, он спрятал в дальней комнате и закинул ключ в реку..."
С Ахматовой же было иначе. С годами он все больше и больше ценил ее поэзию, поэтический слух, остроумие, называл ее лучшим поэтом века. Очень любил ее как человека. Более того, Арсений Тарковский перед Анной Андреевной благоговел, благодарил "за царственное существование и царственное же слово", сожалел, что они разминулись во времени и пространстве. Как свидетельствуют многие, с большим трудом пережил ее смерть, думал - не выживет. Да и сам Тарковский писал с возрастом все спокойнее, размереннее, все ближе и ближе к Ахматовой. Равновесие, гармония Ахматовой были ему ближе, чем цветаевский бунт. А, может быть, Анна Ахматова была ему ближе по-христиански, потому что у нее не было глубокого отчаяния...
Иногда он за что-то горько корил Цветаеву, говорил, что любит ее (свидетельство Вениамина Блаженного), часто говорил о ней нежно... Тем не менее стихи Цветаевой читал все реже и реже, а вот прозу - с неизменным интересом. Постоянными спутниками поэта были Пушкин, Баратынский, Тютчев. Любил всегда, но с большими оговорками, Блока и Пастернака. С годами охладел к Мандельштаму. Но, пожалуй, сильнее всего он отошел от Цветаевой. Говорил, что не может переносить ее "нервической разорванности предложений, постоянного крика". Хотя она и оставалась для Арсения Александровича великим поэтом, но уже без былой страстности и любви.
Поэтика Тарковского основана на осторожном, но и в то же время достаточно смелом развитии традиционных поэтических форм. В этом заключается его новизна, но опять же она не столь очевидна и резка, как, например, у Иосифа Бродского. У Марины Цветаевой и Андрея Белого - резкие синтаксические переносы, перепады ритма... Путь Цветаевой - путь от простого к сложному, путь Пастернака, наоборот, - от сложного к простому, Ахматова - поэт равный, гармоничный на протяжении всей жизни.
Итак. Арсений Александрович Тарковский. Последний всплеск Марины Цветаевой, последняя попытка спасения от пустоты... Но: разминовение человеческое, разминовение творческое. Многое не состоялось, многому не суждено было сбыться. Впрочем, они дали друг другу больше, чем не дали. Такие человеческие и поэтические отношения не забываются.
И все же эта последняя встреча снова обернулась для Марины Ивановны "невстречей". То есть новой пустотой души.
К лету 1941 года огонь ее души погас окончательно. Никто не сумел (да, в общем-то, и не захотел) поддержать его. Погас огонь любви - перестали писаться стихи. Исчезли стихи - ослабла воля к жизни.
И тогда стихия Смерти увлекла Цветаеву за собой.
На самом деле это знакомство состоялось в 1940 г. У нас с Мариной были очень добрые отношения. Я познакомился с ней в 1939 году, когда она возвратилась на родную землю. Тогда же вышла в свет книга моих переводов из туркменского поэта Кемине (XIX в.). Я подарил ее Цветаевой, она ответила мне письмом, в котором было много добрых слов о моих переводах. История же Марининого посвящения такова. Первую строку одного из моих стихотворений: «Стол накрыт на шестерых» - она взяла эпиграфом к своему стихотворению, в котором укоряла меня за то, что я забыл ее, седьмую. Марина Ивановна Цветаева приехала в СССР в очень тяжелом состоянии, была уверена, что ее сына убьют, как потом и случилось. Я ее любил, но с ней было тяжело. Она была слишком резка, слишком нервна. Мы часто ходили по ее любимым местам - в Трехпрудном переулке, к музею, созданному ее отцом… Марина была сложным человеком. Однажды она пришла к Ахматовой. Анна Андреевна подарила ей кольцо, а Марина Ахматовой - бусы, зеленые бусы. Они долго говорили. Потом Марина собралась уходить, остановилась в дверях и вдруг сказала: «А все-таки, Анна Андреевна, вы самая обыкновенная женщина». И ушла. Она была страшно несчастная, многие ее боялись. Я тоже - немного. Ведь она была чуть-чуть чернокнижница. Она могла позвонить мне в 4 утра, очень возбужденная: «Вы знаете, я нашла у себя ваш платок!» - «А почему вы думаете, что это мой? У меня давно уже не было платков с меткой». - «Нет, нет, это ваш, на нем метка „А. Т.“. А его вам сейчас привезу!» - «Но… Марина Ивановна, сейчас 4 часа ночи!» - «Ну и что? Сейчас приеду». И приехала, и привезла мне платок… На нем действительно была метка «А. Т.». Последнее стихотворение Цветаевой было написано в ответ на мое «Я стол накрыл на шестерых…». Стихотворение Марины появилось уже после ее смерти, кажется, в «Неве». Для меня это было как голос из гроба. © Арсений Тарковский "Пунктир" ************** Стол накрыт на шестерых, Розы да хрусталь, А среди гостей моих Горе да печаль. И со мною мой отец, И со мною брат. Час проходит. Наконец У дверей стучат. Как двенадцать лет назад, Холодна рука И немодные шумят Синие шелка. И вино звенит из тьмы, И поет стекло: “Как тебя любили мы, Сколько лет прошло!” Улыбнется мне отец, Брат нальет вина, Даст мне руку без колец, Скажет мне она: - Каблучки мои в пыли, Выцвела коса, И поют из-под земли Наши голоса. © Арсений Тарковский ************ Все повторяю первый стих И все переправляю слово: - «Я стол накрыл на шестерых...» Ты одного забыл - седьмого. Невесело вам вшестером. На лицах - дождевые струи... Как мог ты за таким столом Седьмого позабыть - седьмую... Невесело твоим гостям Бездействует графин хрустальный. Печально им, печален - сам, Непозванная - всех печальней. Невесело и несветло. Ах! не едите и не пьете. - Как мог ты позабыть число? - Как мог ты ошибиться в счете? Как мог, как смел ты не понять, Что шестеро (два брата, третий - Ты сам - с женой, отец и мать) Есть семеро - раз я на свете! Ты стол накрыл на шестерых, Но шестерыми мир не вымер. Чем пугалом среди живых - Быть призраком хочу - с твоими, (Своими)... Робкая как вор, О - ни души не задевая! - За непоставленный прибор Сажусь незванная, седьмая. Раз! - опрокинула стакан! И все, что жаждало пролиться, - Вся соль из глаз, вся кровь из ран - Со скатерти - на половицы. И - гроба нет! Разлуки - нет! Стол расколдован, дом разбужен. Как смерть - на свадебный обед, Я - жизнь, пришедшая на ужин. ...Никто: не брат, не сын, не муж, Не друг - и всё же укоряю: - Ты, стол накрывший на шесть - душ, Меня не посадивший - с краю. © Марина Цветаева
А.Н.Кривомазов, к.ф.-м.н., с.н.с. ИИЕТ РАН
Генеральный директор ООО "ИНТЕРСОЦИОИНФОРМ"
У Тарковского есть известный цикл стихотворений, посвященных великому русскому поэту Марине Ивановне Цветаевой.
Первое, что меня поражало в этих прекрасных стихах - чувство колоссальной вины автора перед ушедшим из жизни его другом-кумиром (“Где лучший друг, где божество мое, где ангел гнева и праведности?.. И чем я виноват, чем виноват?”).
В стихотворении Тарковского “Из старой тетради” (1939) 12 строк - в них невольно чувствуешь какой-то подтекст, легенду:
Арсений Тарковский
Все наяву связалось - воздух самый
Вокруг тебя до самых звезд твоих,
И поясок, и каждый твой упрямый
Упругий шаг, и угловатый стих.
Ты - не отпущенная на поруки,
Вольна гореть и расточать вольна,
Подумай только: не было разлуки,
Смыкаются, как воды, времена.
На радость - руку, на печаль, на годы!
Смеженных крыл не размыкай опять:
Тебе подвластны гибельные воды,
Не надо снова их разъединять.
Та же вина - и та же легенда! - в других двенадцати строках, посвященных Цветаевой:
Я слышу, я не сплю, зовешь меня, Марина,
Поешь, Марина, мне, крылом грозишь, Марина,
Как трубы ангелов над городом поют,
И только горечью своей неисцелимой
Наш хлеб отравленный возьмешь на Страшный суд,
Как брали прах родной у стен Иерусалима
Изгнанники, когда псалмы слагал Давид
И враг шатры свои раскинул на Сионе.
А у меня в ушах твой смертный зов стоит,
За черным облаком твое крыло горит
Огнем пророческим на диком небосклоне.
Сильнее всего эти вина и легенда выражены, мне кажется, в его сонете “Как двадцать два года тому назад” (1941-1963):
И что ни человек, то смерть, и что ни
Былинка, то в огонь и под каблук,
Но мне и в этом скрежете и стоне
Другая смерть слышнее всех разлук.
Зачем - стрела - я не сгорел на лоне
Пожарища? Зачем свой полукруг
Не завершил? Зачем я на ладони
Жизнь, как стрижа держу? Где лучший друг,
Где божество мое, где ангел гнева
И праведности? Справа кровь и слева
Кровь. Но твоя, бескровная, стократ
Смертельней. Я отброшен тетивою
Войны, и глаз твоих я не закрою,
И чем я виноват, чем виноват?
Несколько раз при мне ему задавали вопросы относительно этой ощущаемой легенды, каких-то особых отношений между ними: “Не было ли у вас романа?” - на что он неизменно отвечал: нет, ничего не было. Но легенда, ее ощущение - оставалось, и он, мне кажется, сознательно нагнетал эту легенду - он, тридцатитрехлетний, образцово воспитанный, обращается к ней, сорокавосьмилетней, с прямым и твердым “ты”, “Марина”, “научи”... И потом - странно: она покончила с собой, самоубийство - повесилась, а он в стихах постоянно говорит о гибельных водах, ищет ее на дне (“задыхаясь, идешь ко дну”)... Какая-то загадка....
Один или два раза такой же вопрос (о возможной близости) задал и я, и получил тот же ответ.
Но один раз, по воле случая, я оказался в центре настоящего незабываемого тайфуна, которому, если уж им присваивают женские имена, надо дать имя - Марина.
Вот что произошло.
Вручая Тарковскому снимки, сделанные 26 сентября 1982 г., был им особенно тепло обласкан (честно сказать, больше мы никогда в таком количестве раз не целовались). Он был в каком-то особом эмоциональном настроении.
У меня ощущение, что в тот день (судя по надписям на фотографиях, это произошло 12 октября 1982 г.) я случайно попал к ним в ключевой, поворотный момент его духовной и личной жизни: я никогда больше не видел его в таком радостном и просветленном состоянии.
Оказалось, я узнал об этом в тот же вечер, за несколько минут до меня у него был Павел Нерлер, который принес ему другой, абсолютно бесценный дар: публикацию в “Огоньке” последнего стихотворения Марины Цветаевой (“Все повторяю первый стих...”), написанного по памяти в ответ на его стихотворение “Стол накрыт на шестерых - // розы да хрусталь, // А среди гостей моих - горе и печаль...” - и для него это неведомое ранее стихотворение явилось ПОТРЯСАЮЩИМ ДУХОВНЫМ ВЗРЫВОМ ОТТУДА, РЕЛИГИОЗНЫМ ПОДАРКОМ ТОЛЬКО НА ЕМУ ПОНЯТНОМ ПОДТЕКСТЕ И ЯЗЫКЕ, КАКИМ-ТО СУПЕРВАЖНЫМ ПОДТВЕРЖДЕНИЕМ И ПРОЩЕНИЕМ.
Это самое последнее в ее жизни цветаевское стихотворение было многократно прочитано-произнесено в тот вечер и мне хочется, чтобы читатель тоже получил возможность прочесть его в данную минуту.
Но сначала давайте вспомним исходное стихотворение тридцатитрехлетнего Тарковского (1940):
Меловой да соляной
Твой Славянск родной,
Надоело быть одной -
Посиди со мной...
Стол накрыт на шестерых,
Розы да хрусталь,
А среди гостей моих
Горе да печаль.
И со мною мой отец,
И со мною брат.
Час проходит. Наконец
У дверей стучат.
Как двенадцать лет назад,
Холодна рука
И немодные шумят
Синие шелка.
И вино звенит из тьмы,
И поет стекло:
“Как тебя любили мы,
Сколько лет прошло!”
Улыбнется мне отец,
Брат нальет вина,
Даст мне руку без колец,
Скажет мне она:
Каблучки мои в пыли,
Выцвела коса,
И поют из-под земли
Наши голоса.
И вот как взволнованно и сильно ответила Марина Цветаева, припоминая его стихи:
Марина Цветаева
"Я стол накрыл на шестерых..."
Все повторяю первый стих
И все переправляю слово:
- «Я стол накрыл на шестерых...»
Ты одного забыл - седьмого.
Невесело вам вшестером.
На лицах - дождевые струи...
Как мог ты за таким столом
Седьмого позабыть - седьмую...
Невесело твоим гостям
Бездействует графин хрустальный.
Печально им, печален - сам,
Непозванная - всех печальней.
Невесело и несветло.
Ах! не едите и не пьете.
- Как мог ты позабыть число?
- Как мог ты ошибиться в счете?
Как мог, как смел ты не понять,
Что шестеро (два брата, третий -
Ты сам - с женой, отец и мать)
Есть семеро - раз я на свете!
Ты стол накрыл на шестерых,
Но шестерыми мир не вымер.
Чем пугалом среди живых -
Быть призраком хочу - с твоими,
(Своими)... Робкая как вор,
О - ни души не задевая! -
За непоставленный прибор
Сажусь незванная, седьмая.
Раз! - опрокинула стакан!
И все, что жаждало пролиться, -
Вся соль из глаз, вся кровь из ран -
Со скатерти - на половицы.
И - гроба нет! Разлуки - нет!
Стол расколдован, дом разбужен.
Как смерть - на свадебный обед,
Я - жизнь, пришедшая на ужин.
Никто: не брат, не сын, не муж,
Не друг - и всё же укоряю:
- Ты, стол накрывший на шесть - душ,
Меня не посадивший - с краю.
Он был в состоянии сильнейшего радостного потрясения, которое можно назвать счастьем или эйфорией: одновременно рад, горд, добр, мудр, высок и умен, и удивительно расслаблен, мягок, как желе, постоянно улыбался и доверчиво касался, словно опасаясь, что это не сон, Татьяны Алексеевны и меня, мило шутил, радовался жизни, готов был трепетно отозваться на любой вопрос, одарить развернутым ответом. И в каждом слове, как у ребенка - бездна чувств...
Возможно, его нужно было снимать в этот момент, но я был без сумок с фототехникой (откуда я мог знать, что это будет узловой вечер в его жизни), дав своему позвоночнику редкую передышку.
Марина Цветаева и Арсений Тарковский.
"Я слышу, я не сплю, зовешь меня, Марина..."
Последние годы жизни Марины Цветаевой хорошо изучены, но точной даты встречи ее с Арсением Тарковским нет нигде. Известно, что поводом для знакомства послужили стихи - переводы Арсения Тарковского туркменского поэта Кемине.
Известен черновик письма Марины Ивановны к Арсению Тарковскому, записанный в октябрьской тетради Цветаевой за 1940 год.
"Милый тов. Т. (...)
Ваш перевод - прелесть. Что вы можете - сами? Потому что за другого вы можете - все. Найдите (полюбите) - слова у вас будут.
Скоро я вас позову в гости - вечерком - послушать стихи (мои), из будущей книги. Поэтому - дайте мне ваш адрес, чтобы приглашение не блуждало - или не лежало - как это письмо.
Я бы очень просила вас этого моего письмеца никому не показывать, я - человек уединенный, и я пишу - вам - зачем вам другие? (руки и глаза) и никому не говорить, что вот, на днях, усл (ышите) мои стихи - скоро у меня будет открытый вечер, тогда все придут. А сейчас - я вас зову по-дружески.
Всякая рукопись - беззащитна. Я вся - рукопись.
М (арина) Ц(ветаева)"
Когда Арсений Тарковский приехал в 1925 году в Москву учиться, Марина Цветаева уже три года жила в Чехии. Но ее стихи были хорошо известны людям, интересующимся поэзией. Книжки ее можно было найти у букинистов, прочесть или выменять у друзей. Молодой Арсений Тарковский очень уважал Цветаеву как мастера, мэтра, старшего коллегу. Марина Арсеньевна (дочь поэта) пишет, что ей, родившейся в 1934-м, Арсений Александрович дал имя в честь поэта Цветаевой.
Когда они встретились, Марина Ивановна только что вернулась из Франции.
Арсений Тарковский в то лето 1939 года вместе со своей второй женой Антониной Александровной и ее дочерью Еленой жил в Чечено-Ингушетии, где переводил местных поэтов.
На фото-Тарковский с Марией Тарковской-Вишняковой. С сыном Андреем.
За плечами у него ранняя горькая любовь к Марии Густавовне Фальц, позже - счастливая женитьба на Марии Ивановне Вишняковой, рождение в семье двоих детей - Андрея и Марины, потом уход из семьи к Антонине Александровне Трениной по страстной любви... Он пишет прекрасные собственные стихи, но до выхода первой его книги еще годы, поэтому на жизнь приходится зарабатывать переводами. Тарковский не просто поэт - поэт истинный. Он не мог не почетать стихи Марины Цветаевой, не мог и в жизни пройти мимо нее.
Да, о Цветаевой 40-х годов написано немало. Было трудно, тяжело, невыносимо... - все эти слова уместны. Но для поэта всегда - поверх всех бед и несчастий - все-таки страшнее всего "сердца пустота".
"Незваная, седьмая..."
1940-й год. Встреча с Арсением Тарковским. Они звонили друг другу, встречались, гуляли по любимым местам Цветаевой - Волхонке, Арбату, Трехпрудному... Однажды встретились в очереди в гослитовской кассе. Те, кто видел их вместе, замечали, как менялась Цветаева в обществе Тарковского. Марина Арсеньевна пишет: "Отношение папы к Цветаевой не меняется. Он, уже возмужавший поэт, все тот же почтительный ученик, она для него - старший друг и Мастер. К стихотворению "Сверчок" (1940 год) в папиной тетради есть приписка: "Заповедную" во второй строке - эпитет придуман Мариной Цветаевой, вместо моего, который ей не понравился" (я разыскала папин эпитет - "похоронную")".
Однажды, в присутствии Марины Ивановны, Арсений Тарковский прочел свое стихотворение, обращенное к дорогим ушедшим людям - отцу, брату, любимой женщине Марии Густавовне Фальц (стихи написаны за несколько дней до годовщины ее смерти).
Стол накрыт на шестерых,
Розы да хрусталь,
А среди гостей моих
Горе да печаль.
И со мною мой отец,
И со мною брат.
Час проходит. Наконец
У дверей стучат.
Как двенадцать лет назад,
Холодна рука
И немодные шумят
Синие шелка.
И вино звенит из тьмы,
И поет стекло:
"Как тебя любили мы,
Сколько лет прошло!"
Улыбнется мне отец,
Брат нальет вина,
Даст мне руку без колец,
Скажет мне она:
- Каблучки мои в пыли,
Выцвела коса,
И поют из-под земли
Наши голоса.
Цветаева обычно легко запоминала чужие стихи, с первого же чтения. Но в своем ответном стихотворении она отказывается от балладного стиля Арсения Тарковского, от хорея, и пишет ямбом, что придает стихам особую силу и драматизм. Сидящих за столом Цветаева называет по-своему: у Тарковского - отец, брат, Она и фольклорные "горе да печаль"; у Цветаевой: "Два брата, третий - ты сам с женой, отец и мать". Марина Ивановна не поняла - или не захотела понять, - что на ужин к Тарковскому приходит его умершая возлюбленная. Может быть, зная это, она не написала бы ему эти ответные стихи, которые звучат не только как укор, но и как надежда на поворот к лучшему в их отношениях. Пока же ее на ужин не позвали.
Все повторяю первый стих
И все переправляю слово:
"Я стол накрыл на шестерых"...
Ты одного забыл - седьмого.
Невесело вам вшестером.
На лицах - дождевые струи...
Как мог ты за таким столом
Седьмого позабыть - седьмую...
Невесело твоим гостям,
Бездействует графин хрустальный.
Печально - им, печален - сам,
Непозванная - всех печальней.
Невесело и несветло.
Ах! не едите и не пьете.
- Как мог ты позабыть число?
Как мог ты ошибиться в счете?
Как мог, как смел ты не понять,
Что шестеро (два брата, третий -
Ты сам - с женой, отец и мать)
Есть семеро - раз я на свете!
Ты стол накрыл на шестерых,
Но шестерыми мир не вымер.
Чем пугалом среди живых -
Быть призраком хочу - с твоими,
(Своими)...
Робкая как вор,
О - ни души не задевая! -
За непоставленный прибор
Сажусь незваная, седьмая.
Раз! - опрокинула стакан!
И все, что жаждало пролиться, -
Вся соль из глаз, вся кровь из ран -
Со скатерти - на половицы.
И - гроба нет! Разлуки - нет!
Стол расколдован, дом разбужен.
Как смерть - на свадебный обед,
Я - жизнь, пришедшая на ужин.
...Никто: не брат, не сын, не муж,
Не друг - и все же укоряю:
- Ты, стол накрывший на шесть - душ,
Меня не посадивший - с краю.
Точное и очень страшное предчувствие своей судьбы.
Вскоре становится ясно, что Арсений Александрович избегает встреч с нею. Весной 1941 года он даже не поздоровался с ней на книжном базаре в Клубе писателей. Он мужчина, он поэт, предпочитающий любить - гораздо больше, чем принимать любовь. В этом отношении их полюса совпадали с Анной Ахматовой. Да и просто - и физически, и эмоционально - он не мог уделять Марине Ивановне больше времени, чем уделял. У него молодая жена и приемная дочь, бывшая жена и двое своих маленьких детей, старенькая мама... Ушедшие любимые люди. Тем не менее ему тоже жаль терять дружбу с Цветаевой:
Все, все связалось, даже воздух самый
Вокруг тебя - до самых звезд твоих -
И поясок, и каждый твой упрямый
Упругий шаг и угловатый стих.
Ты, не отпущенная на поруки,
Вольна гореть и расточать вольна,
Подумай только: не было разлуки,
Смыкаются, как воды, времена.
На радость руку! На печаль, на годы,
Но только бы ты не ушла опять.
Тебе подвластны гибельные воды,
Не надо снова их разъединять.
И снова - удивительное горькое предчувствие.
Под стихами дата - "16 марта 1941 года". О том, что существуют стихи, посвященные ему, возможно, последние в жизни Цветаевой, Арсений Тарковский тогда не знал.
Оказалось, что он впервые прочел эти стихи лишь в 1982 году. То есть спустя 42 года после того, как они были написаны.
— Для меня это было как голос из-под земли, — признался Арсений Александрович.
Началась война. Однажды Цветаева и Тарковский случайно встретились на Арбатской площади и попали под бомбежку. Спрятались в бомбоубежище. Марина Ивановна была в панике - раскачиваясь, повторяла одну и ту же фразу: "А он (фашист - Н.С.) все идет и идет...".
Потом - эвакуация. Возможно, судьба Цветаевой сложилась бы иначе, если бы Тарковский уехал в Чистополь в одно время с ней. Но он сначала проводил туда жену и приемную дочь, а сам смог выехать только 16 октября.
О смерти Марины Ивановны узнал еще в Москве.
"Зову - не отзывается, крепко спит Марина,
Елабуга, Елабуга, кладбищенская глина..."
Он поэт, он молод, его раздирают страсти, он многое переживает трагически... И Цветаеву он любит - раннюю, до 1917 года, а после - утверждает - она как поэт кончилась... Взрослея, он уходит от молодости своей и от молодой Цветаевой, от поэтики ее все дальше и дальше. Однажды, как вспоминает писательница Елена Криштоф, он спросил вслух: "Кто бы мне объяснил, почему, чем дальше, тем больше ухожу я от поэзии Цветаевой?.." И сам себе ответил: "Перескажу объяснение одной молодой женщины. Двадцатилетней. Она мне сказала: у тебя на Цветаеву уже сил недостает... Возможно, она права. По крайней мере - в моем случае...". Цветаева для него тоже (как и Анна Ахматова - Н.С.) была Поэт с большой буквы и даже больше. Но все воспоминания о ней, все ее клубящиеся, неспокойные или лучше - лишающие покоя строки, все свои долги перед ней - все это, вместе взятое, он спрятал в дальней комнате и закинул ключ в реку..."
С Ахматовой же было иначе. С годами он все больше и больше ценил ее поэзию, поэтический слух, остроумие, называл ее лучшим поэтом века. Очень любил ее как человека. Более того, Арсений Тарковский перед Анной Андреевной благоговел, благодарил "за царственное существование и царственное же слово", сожалел, что они разминулись во времени и пространстве. Как свидетельствуют многие, с большим трудом пережил ее смерть, думал - не выживет. Да и сам Тарковский писал с возрастом все спокойнее, размереннее, все ближе и ближе к Ахматовой. Равновесие, гармония Ахматовой были ему ближе, чем цветаевский бунт. А, может быть, Анна Ахматова была ему ближе по-христиански, потому что у нее не было глубокого отчаяния...
Иногда он за что-то горько корил Цветаеву, говорил, что любит ее (свидетельство Вениамина Блаженного), часто говорил о ней нежно... Тем не менее стихи Цветаевой читал все реже и реже, а вот прозу - с неизменным интересом. Постоянными спутниками поэта были Пушкин, Баратынский, Тютчев. Любил всегда, но с большими оговорками, Блока и Пастернака. С годами охладел к Мандельштаму. Но, пожалуй, сильнее всего он отошел от Цветаевой. Говорил, что не может переносить ее "нервической разорванности предложений, постоянного крика". Хотя она и оставалась для Арсения Александровича великим поэтом, но уже без былой страстности и любви.
Итак. Арсений Александрович Тарковский. Последний всплеск Марины Цветаевой, последняя попытка спасения от пустоты... Но: разминовение человеческое, разминовение творческое. Многое не состоялось, многому не суждено было сбыться. Впрочем, они дали друг другу больше, чем не дали. Такие человеческие и поэтические отношения не забываются.
И все же эта последняя встреча снова обернулась для Марины Ивановны "невстречей". То есть новой пустотой души.
К лету 1941 года огонь ее души погас окончательно. Никто не сумел (да, в общем-то, и не захотел) поддержать его. Погас огонь любви - перестали писаться стихи. Исчезли стихи - ослабла воля к жизни.
И тогда стихия Смерти увлекла Цветаеву за собой.
По публикациям Натальи Савельевой
http://moloko.ruspole.info/node/61
